Неточные совпадения
Любви все возрасты покорны;
Но юным, девственным сердцам
Ее
порывы благотворны,
Как бури вешние полям:
В дожде страстей они свежеют,
И обновляются, и зреют —
И жизнь могущая дает
И пышный цвет, и сладкий плод.
Но в возраст поздний и бесплодный,
На повороте наших лет,
Печален страсти мертвой след:
Так бури
осени холодной
В болото обращают луг
И обнажают лес вокруг.
Но наше северное лето,
Карикатура южных зим,
Мелькнет и нет: известно это,
Хоть мы признаться не хотим.
Уж небо
осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась,
Ложился на поля туман,
Гусей крикливых караван
Тянулся к югу: приближалась
Довольно скучная
пора;
Стоял ноябрь уж у двора.
Петербург встретил его не очень ласково, в мутноватом небе нерешительно сияло белесое солнце, капризно и сердито
порывами дул свежий ветер с моря, накануне или ночью выпал обильный дождь, по сырым улицам спешно шагали жители, одетые тепло, как
осенью, от мостовой исходил запах гниющего дерева, дома были величественно скучны.
Очень просто и случайно. В конце прошлого лета, перед
осенью, когда поспели яблоки и пришла
пора собирать их, Вера сидела однажды вечером в маленькой беседке из акаций, устроенной над забором, близ старого дома, и глядела равнодушно в поле, потом вдаль на Волгу, на горы. Вдруг она заметила, что в нескольких шагах от нее, в фруктовом саду, ветви одной яблони нагибаются через забор.
— Ну, теперь дело дошло до невест, следовательно, нам
пора в путь, — заговорил Nicolas, поднимаясь. — Мутерхен, ты извинишь нас, мы к славянофилу завернем… До свидания, Хиония Алексеевна. Мы с Аникой Панкратычем
осенью поступаем в ваш пансион для усовершенствования во французских диалектах… Не правда ли?
— Я от земли освободился, — что она? Кормить не кормит, а руки вяжет. Четвертый год в батраки хожу. А
осенью мне в солдаты идти. Дядя Михаиле говорит — не ходи! Теперь, говорит, солдат посылают народ бить. А я думаю идти. Войско и при Степане Разине народ било и при Пугачеве.
Пора это прекратить. Как по-вашему? — спросил он, пристально глядя на Павла.
Лет с пяток назад — была уж я в ту
пору игуменьей — приезжает к нам по
осени знакомый купец из Москвы.
— Да-с…
Осень,
осень,
осень, — говорил старик, глядя на огонь свечи и задумчиво покачивая головой. —
Осень. Вот и мне уж
пора собираться. Ах жаль-то как! Только что настали красные денечки. Тут бы жить да жить на берегу моря, в тишине, спокойненько…
Ты знаешь ли по книгам, что некогда в древние времена некоторый купец, точь-в-точь с таким же слезным воздыханием и молитвой, у пресвятой богородицы с сияния перл похитил и потом всенародно с коленопреклонением всю сумму к самому подножию возвратил, и матерь заступница пред всеми людьми его пеленой
осенила, так что по этому предмету даже в ту
пору чудо вышло и в государственные книги всё точь-в-точь через начальство велено записать.
Рюмин (смотрит на всех и странно, тихо смеется). Да, я знаю: это мертвые слова, как осенние листья… Я говорю их так, по привычке… не знаю зачем… может быть потому, что
осень настала… С той
поры, как я увидел море — в моей душе звучит, не умолкая, задумчивый шум зеленых волн, и в этой музыке тонут все слова людей… точно капли дождя в море…
На другой же день можно было видеть, как тетка Анна и молоденькая сноха ее перемывали горшки и корчаги и как после этого обе стучали вальками на берегу ручья. Глеб, который не без причины жаловался на потерянное время — время подходило к
осени и
пора стояла, следовательно, рабочая, — вышел к лодкам, когда на бледнеющем востоке не успели еще погаснуть звезды. За час до восхода он, Захар и Гришка были на Оке.
Сам видишь, лето подходит к концу, скоро листопад,
осень; пойдет у нас
пора самая любезная, а рук мало — недостача в руках!
Мы уже имели случай заметить, что старик, нанимая Захара, имел в виду продержать его не далее
осени, то есть до той
поры, пока окажется в нем надобность.
В такую позднюю
пору, особенно
осенью, пахотные деревушки давным-давно уже спят.
Павлин. Да я всю его родословную природу знаю. Окромя что по курятникам яйцы таскать, он другой науки не знает. Его давно на осину
пора, да что и на осину-то! Вот, Бог даст,
осень придет, так его беспременно, за его глупость, волки съедят. Недаром мы его волчьей котлеткой зовем. А вы бы, сударь, фуражку-то сняли, неравно барышня войдут.
Свободного времени у меня было много. Лекции еще не начинались. Физическая усталость от летних практических работ прошла, и я не знал
порой, куда мне деваться от этой прекрасной
осени, от своего досуга и от того смутного, приятного и вместе томительного ощущения, которое искало формы, тревожило и гнало куда-то, к неведомым опытам и приключениям.
— Все лето,
осень, а может быть, и зиму. Я, вы знаете, человек очень небогатый; дела мои расстроены, да и притом мне уже наскучило таскаться с места на место.
Пора отдохнуть.
Украинская
осень удержала меня до тех
пор, пока белые днепровские туманы совсем перестали о полуночи спускаться облачною завесою и зарею взмывать волнами к голубому небу.
Дьячковская избушка стояла недалеко от церкви, и Арефа прошел к ней огородом.
Осенью прошлого года схватил его игумен Моисей, и с тех
пор Арефа не бывал дома. Без него дьячиха управлялась одна, и все у ней было в порядке: капуста, горох, репа. С Охоней она и гряды копала, и в поле управлялась. Первым встретил дьячка верный пес Орешко: он сначала залаял на хозяина, а потом завизжал и бросился лизать хозяйские руки. На его визг выскочила дьячиха и по обычаю повалилась мужу в ноги.
«Хотя в ту
пору, как
осенью, — пишет он, — в продолжение пяти недель трудились мы под Кожуховым в Марсовой потехе, — ничего, кроме игры, на уме не было, однако ж эта игра стала предвестником настоящего дела» (Устрялов, том II, стр. 219).
Когда после долгой, то мокрой, то морозной
осени, в продолжение которой всякий зверь и зверек вытрется, выкунеет, то есть шкурка его получит свой зимний вид, сделается крепковолосою, гладкою и красивою; когда заяц-беляк, горностай и ласка побелеют, как кипень, а спина побелевшего и местами пожелтевшего, как воск, русака покроется пестрым ремнем с завитками; когда куница, поречина, хорек, или хорь, потемнеют и заискрятся блестящею осью; когда, после многих замерзков, выпадет, наконец, настоящий снег и ляжет пороша, — тогда наступает лучшая
пора звероловства.
Если собака приищет выводку поршков (перепелят), то их травить не надо; во-первых, они подрастут и к
осени их затравить в
поре, и во-вторых, такая легкая добыча балует молодого ястреба.
Кочуя с своею опричниною по далеким селам и поселкам, Никита Плодомасов
осенью в 1748 году заехал случайно в село Закромы. Это удаленное от Плодомасовки село Закромы было даже не село, а просто деревушка дворов в двадцать. Она отстояла от имения Плодомасова с лишком на двести верст, и по причине этой отдаленности до сих
пор скрывалась и от плодомасовского внимания и от его нападений; а принадлежали Закромы отставному петровскому потешному Андрею Байцурову.
Но в ярмарочную
пору, и особенно
осенью, он принимал такую оживленную, разнообразную наружность, что трудно даже было узнать его.
Этта вот по
осени болесть-то эта со мной была, так и остатки все иззабыла; а тоже помню, как он в те
поры впервые в избу к нам пришел…
А
пора, действительно, начиналась темная.
Осень круто поворачивала к зиме; каждый год в этот промежуток между зимой и
осенью в тех местах дуют жестокие ветры. Бурные ночи полны холода и мрака. Тайга кричит не переставая; в лугах бешено носятся столбы снежной колючей пыли, то покрывая, то опять обнажая замерзшую землю.
— Горазды мы спорить, а всё-таки
пора кончать, вечер-то убили. Взвесьте вот что: Кузин человек известный, полиция его уважает, он свободен, всюду ходит — разве мы в таком ходатае не нуждаемся? Это раз. А что он со стражником дружит — чем плохо? Вот и пускай он прежде всего скажет этому стражнику, чтобы его благородие не замечало нас, чтобы
осень и зиму не пришлось нам, как в прошлом году, прятаться по оврагам да овинам, мёрзнуть и мокнуть.
Эти двуличные, печальные и смешные дела быстро забывались нами в торопливой работе, всё более широко разгоравшейся с каждым днём. И всё ярче пламенели вокруг нас леса в пёстрых красках урядливой
осени. Уже дня по два и по три кряду над округой неподвижно стояли серые, скупые облака, точно смёрзлись они над землёю ледяным сводом, холодно думая — не
пора ли одеть её в белые одежды снега?
— Ишь ты! — усмехнулся отец. — Я его на Волгу за делом посылал, а он девок там разыскивал. Счастлив твой Бог, что поставку хорошо обладил, не то бы я за твое малодушие спину-то нагрел бы. У меня думать не смей самому невесту искать… Каку даст отец, таку и бери… Вот тебе и сказ… А жениться тебе в самом деле
пора. Без бабы и по хозяйству все не ходко идет, да и в дому жи́лом не пахнет… По
осени беспременно надо свадьбу сварганить, надоело без хозяйки в доме.
— Что нам до людей?.. — в страстном
порыве вскликнула Марья Гавриловна. — Делай скорей… Завтра же… А чтоб людям поменьше пришлось про нас толковать, сделаем вот что: говорено было венчаться
осенью, повенчаемся теперь же… Ищи попа. Петровки пройдут — будем муж и жена.
Есть в
осени первоначальной
Короткая, но дивная
пора —
Прозрачный воздух, день хрустальный,
И лучезарны вечера…
Лентяя вдруг ни с того ни с сего
осенила мысль, что нос моего попугая очень похож на нос нашего деревенского лавочника Ивана Демьяныча, и с той
поры за попугаем навсегда осталось имя и отчество длинноносого лавочника.
Как поздней
осени пороюБывают дни, бывает час,
Когда повеет вдруг весною
И что-то встрепенется в нас...
Решили свадьбу сыграть по
осени, перед Филипповками; к тому времени и жених и нареченный его тесть покончат дела, чтобы пировать на свободе да на просторе. А до тех
пор был положен уговор: никому про сватовство не поминать — поменьше бы толков да пересудов было.
— Да куда, странничек, бежать-то? Это очень замысловатая штучка! в поле холодно, в лесу голодно. Нет, милое дитя мое Иосаф Платоныч, не надо от людей отбиваться, а надо к людям прибиваться. Денежка, мой друг, труд любит, а мы с тобой себе-то хотя, давай, не будем лгать: мы, когда надо было учиться, свистели; когда
пора была грош на маленьком месте иметь, сами разными силами начальствовали; а вот лето-то все пропевши к осени-то и жутко становится.
Непрерывный гул стоял над садом — странный, зловещий и сухой, как только
осенью деревья шумят. Ветер
порывами проносился за темными окнами; стволы лип скрипели; в печной трубе слышался шорох.
Предупреждаю, если это будет продолжаться, я отниму у тебя лошадь и велю запрягать ее в фаэтон для Юлико, а ты будешь сидеть до тех
пор дома, пока
осенью я не отвезу тебя в институт!
Язык сохранил для меня до сих
пор большое обаяние. Я даже, не дальше как пять лет назад живя в Биаррице, стал заново учиться разговорному языку, мечтая о том, что поеду в Испанию на всю
осень, что казалось тогда очень исполнимым, но это все-таки по разным причинам не состоялось. А два года раньше из того же Биаррица я съездил В Сан-Себастьяно и тогда же обещал сам себе непременно пожить в Испании подольше.
Фанни Александровна почему-то ужасно боялась за роль Верочки. Это было первое новое лицо, в котором она выступала по возвращении из-за границы
осенью. Мы с ней проходили роль у нее дома, в ее кабинетике, задолго до начала репетиций. Она очень старалась, читала с чувством, поправляла себя, выслушивала кротко каждое замечание. Но у ней не было той смеси простой натуры с
порывами лиризма и захватывающей правды душевных переживаний Верочки.
Осенью 1889 года я послал в «Неделю» рассказ под заглавием «
Порыв». Очень скоро от редактора П. А. Гайдебурова получил письмо, что рассказ принят и пойдет в ближайшей «Книжке недели». «Рассказ очень хорошо написан, — писал редактор, — но ему вредит неясность основного мотива», Читал и перечитывал письмо без конца. Была большая радость: первый мой значительного размера рассказ пойдет в ежемесячном журнале.
Осенью, против воли отца, она неожиданно уехала в Швейцарию и с тех
пор как в воду канула; дошли слухи, что через два года она переехала в Петербург.
Предки Иоанновы, воевавшие с новгородцами, бывали иногда побеждаемы неудобством перехода по топким дорогам, пролегающим к Новгороду, болотистым местам и озерам, окружавшим его, но, несмотря на это, ни на позднюю
осень, дружины Иоанна бодро пролагали себе путь, где прямо, где околицею.
Порой снег заметал следы их, хрустел под копытами лошадей, а
порой, при наступлении оттепели, трясины и болота давали себя знать, но неутомимые воины преодолевали препятствия и шли далее форсированным маршем.
Предки Иоанновы, воевавшие с новгородцами, бывали иногда побуждаемы неудобством перехода по топким дорогам, пролегающим к Новгороду, болотистым местам и озерам, окружавшим его, но несмотря на это, ни на позднюю
осень, дружины Иоанна бодро пролагали себе путь, где прямо, где околицею.
Порой снег заметал следы их, хрустя под копытами лошадей, а
порой, при наступлении оттепели, трясины и болота давали себя знать, но неутомимые воины преодолевали препятствия и шли далее форсированным маршем.
В таких случаях он брал ружье и уходил на неделю или на две из дому, пропадал неизвестно где и не возвращался до тех
пор, пока жизненная радость не
осеняла его снова.
Все это произошло в Москве. Тайный брак был совершен
осенью 1742 года в подмосковном селе Перове. Обряд венчания совершил Дубянский. С этих
пор государыня особенно полюбила Перово. Она одарила церковь дорогой утварью, богатыми ризами и воздухами, шитыми золотом и жемчугом собственной ее работы.
Я жила до сих
пор как язычница, хуже того! Степа показал мне до прозрачной ясности мое полное безверие; Лизавета Петровна
осенила меня и вызвала не одну головную работу, а душевный
порыв…